Новость об уходе Луханя была внезапной для каждого мембера их группы: кто-то узнал об этом из статьи в интернете, кто-то – по сообщению из kakao-talk, а кто-то – из совершенно чужих уст, так небрежно повествовавших об этом. И это оказалось действительно чертовски болезненным ударом поддых. Особенно – после недавнего ухода Ифаня из EXO-M.

А, может, на самом деле это являлось каким-то проклятием? Или просто ужасным сном, где все их совместные мечты постепенно рушились шаг за шагом? Или это вовсе кто-то над ними так шутил? Просто ежедневного снимал на скрытую камеру, чтобы, в конце концов, – по истечению какого-то определённого срока, – вылить на публику всю привязанность мемберов друг к другу и, конечно же, следом её наглядные доказательства: возможные слёзы, душещипательные признания и мольбы о том, чтобы это всё являлось не их реальностью.

Но их никто не слушал. Всевышние силы поворачивались к ним спиной и напоследок лишь демонстрировали свой средний палец – видимо, чтобы окончательно добить и пронаблюдать за последующей реакцией, которая на деле не менялась вообще: сначала шок, после отрицание реальности и, в конце концов, долгожданная встреча лицом к лицу с вопросом «что же теперь делать дальше?».

— Как мне быть? – неестественно хрипит Сехун и буквально давится своими словами. Однако Лухань ничего не отвечает. Он просто собирает свои вещи, аккуратно упаковывая их в несколько чемоданов, и молчит уже на протяжении пары часов, игнорируя буквально каждого, кто сейчас находится в их общежитии. Особенно – самого младшего из них. И Сехун прекрасно понимает, по какой именно причине.

Он уже заранее знал, что Хань является именно тем человеком, который внезапно появляется в твоей жизни и начинает её менять. И ты совершенно не препятствуешь этому процессу. Ты просто всем своим нутром осознаешь, что то, что ты начинаешь испытывать к нему, – опасно. Вся эта грёбанная привязанность опасна и причинит тебе ту ещё боль. Но, опять же, ты не смеешь этому мешать. Потому что Лухань говорит, что просто есть такие люди, их не много, единицы, которые действительно предназначены для того или иного человека, и тут же добавляет, что, похоже, они нашли, наконец-то, друг друга. А Сехун, несомненно, верит каждому его слову.

И он готов поверить ещё, – в самую нелепую байку, – лишь бы только Лухань не уходил от него. Однако всё, во что остаётся верить, – это в неизбежный уход старшего – в эту чёртову реальность, от которой на деле лишь хочется убежать и уехать куда-то подальше. Но Сехун, к сожалению, не может так поступить.

— Лу, – обращается он в какой-то момент к старшему, отталкиваясь от дверного косяка и продвигаясь медленными шагами в глубь комнаты. Однако чем ближе он оказывается к китайцу, тем сильнее начинают у того дрожать руки и разбегаться глаза – Хань, кажется, был на пределе. — Почему ты ничего не сказал? Я бы помог тебе… Мы бы справились. Вместе.

Сехун кладёт на чужое плечо свою ладонь и задерживает дыхание, будто соверши он ещё один вдох или выдох – Лухань точно исчезнет прямо на его глазах. Но, к счастью, старший всё ещё оказывается рядом: он останавливает свои сборы, выпрямляет спину и тяжело выдыхает вместо младшего.

— Так надо, – всё, что Хань проговаривает за всё это время, а после он убирает сехуновскую ладонь со своего плеча и продолжает уже более неразборчиво пихать одежду в свой чемодан.

Сехун тут же отстраняется. Он ещё несколько минут изучает чужую спину и уходит в гостиную. А Лухань, наконец-то, позволяет себе сорваться.
- - -
Пол часа спустя, когда парень уходит, он никого не обнимает и ни с кем не прощается. Он просто кратко просит всех себя беречь и спускается к машине, естественно, натыкаясь внизу на целую кучу любопытных журналистов и любителей всяких сплетен. Но, к счастью, в этот момент Хань держится уверенно и равнодушно абсолютно ко всему. По крайней мере, он действительно так считает, пока в какой-то момент – перед тем, как захлопнуть дверь автомобиля, – он всё же не поднимает взгляд к окну спальной комнаты О и губами безмолвно не начинает проговаривать лишь одно чёртово слово, будто на повторе.

«Прости».
- - -
— Такое ощущение, что всё моё тело – один сплошной синяк, – ворчит с самого утра Бэкхён и садится за стол, попутно шипя и бросая не особо дружелюбные взгляды в сторону Чанёля.

— Ф..то? – удивлённо пялится на него Пак с набитым ртом и с несколько самодовольной ухмылкой, явно догадываясь о причине подобного бёновского состояния.

— Жуй, давай! – тут же огрызается Бэк и тяжело вздыхает, переводя взгляд на младшего. — Се, ты чего такой хмурый? Сухо опять всю ночь храпел? – добавляет он последнее чуть тише, чтобы лидер ничего не услышал из ванной и снова не накастылял ему. А после Бэк улыбается своей квадратной улыбкой и издаёт странный смех, хлопая рядом сидящего Чанёля по спине.

— Прошло уже два месяца, как он ушёл, а я всё равно тянусь обнять его, едва проснувшись, – несколько хрипло и устало проговаривает Сехун и понимает, что зря – оба «сорви-голова» тут же замолкают и опускают свои взгляды в тарелки. — Простите, – уже чуть тише добавляет младший и встаёт со своего места, убирая чашку и тарелку в раковину, а после просто покидая кухню и направляясь обратно в свою комнату для сборов на их репетицию.

Сехун скучает.

Каждое утро он чистит свои зубы и принимает душ, ест, одевается, о чём-то говорит с остальными мемберами, едет в автомобиле, пытается уснуть в нём, чтобы ещё немного отоспаться, смотрит через окно, смеётся, просматривает новости на телефоне, спешит или, напротив, опаздывает, работает, танцует, учит новые рэп-партии, отрабатывает какие-то движения, снова едет в автомобиле, снимается на камеру для какой-то рекламы или журнала, смотрит на себя в зеркало, осматривается, даёт интервью, общается, заводит новые знакомства, обговаривает дальнейшие планы на день с менеджером, едет домой, идёт в душ, ложится спать… И всё это время скучает по Луханю.

— Хэй, – внезапно окликает его Чанёль и входит в комнату, запирая тут же за собой дверь и усаживаясь на край постели несколько мгновений позже. — Уже собираешься?

— Да, – кратко отвечает Сехун, стягивая с себя футболку и натягивая теперь совершенно другую – несколько мятую, но, вроде бы, ещё не ношенную.

— Знаешь, у всех и всегда есть свои тайны и красивые воспоминания о каком-то особенном человеке, – начинает довольно серьёзным – не особо свойственным для него – тоном Пак и откидывается назад, со скрипом кровати «приземляясь» на скомканное одеяло и практически сразу прикрывая сонно глаза. — Но я, видимо, не являюсь поклонником помнить что-то долго и так и не делаю иллюзию уже давно прошедшего счастья более реальной. В этом моя ветреность и в этом лёгкость моего нрава. А ты… – делая небольшую паузу, Чанёль лениво раскрывает свои глаза и смотрит в сторону Сехуна, какое-то время наблюдая за тем, как тот копается в своей одежде и будто совершенно не слушает старшего. — Ты же помнишь каждую мелочь. И то, что очень сильно отличает нас друг от друга, Сехун, – это то, что ты пытаешься восстановить сценарий прошлого. Вернуть чувство эйфории, за завтраком съедая то, что любил именно он, и ставя его фотографию на экран своего мобильного. Меня это, конечно, восхищает в тебе, но и пугает одновременно. Потому что… Сехун, – более требовательнее обращаясь к младшему, Пак, наконец, заставляет того развернуться к себе и встретиться взглядами. — Твоё желание сделать что-то ненастоящее чем-то реальным не всегда приводит к добру. Просто потому, что ты очень часто падаешь, разбиваешь колени, страдаешь. И знаешь, что в этом самое ужасное? – резко вновь принимая сидячее положение, Чанёль глубоко вдыхает и протяжно выдыхает, а после вовсе встаёт, подходя к младшему и укладывая ладонь на его плечо. — Я ничего не делаю. Просто стою в стороне и смотрю, как ты изводишь себя тоской. Мне больно за тебя, неприятно, мне стыдно. Но разве я могу тебе что-то сказать, если ты гонишься за собственным счастьем? Ничего я в этом случае не могу, – Пак хмурится, не отрывая своего взгляда от пола, и, в конце концов, убирает руку, напоследок лишь приглаживая её ладонью ткань чужой футболки. — Но когда ты находишь своё счастье не в прошлом, а в настоящем – мне спокойно. Мне хорошо. Просто потому, что за счастьем, которое находится в нашем времени, не надо гнаться. Не надо падать и не надо стирать ноги в кровь. Достаточно… – перехватывая сехуновскую ладонь своей, парень сжимает её и, наконец, поднимает свой взгляд, — просто протянуть руку, понимаешь, да?

Какое-то время Чанёль тепло улыбается ему и всё же практически сразу отпускает чужую руку, не ожидая никакого ответа или реакции. А потому, лишь напоследок ткнув указательным пальцем в кончик сехуновского носа, он издаёт смешок и покидает комнату без лишних слов и каких-либо ещё нравоучений – Пак итак сказал ему предостаточно. И он действительно надеется, что младший со временем всё же сможет не бежать за ушедшим автобусом, а сесть на тот, что стоял рядом с ним.

- - -
День проходит слишком быстро, а тренировка с перерывами на обед и ужин – довольно утомительно: сначала в течении часа они разогреваются, после оттачивают синхронность, а оставшееся время каждый проводит по своему – вокалисты и рэперы разбегаются по разным студиям, а Чонин с Сехуном продолжают танцевать. Поэтому отправиться обратно в общежитие у них получается только глубоким вечером.

— Наконец! – устало выдаёт Чанёль, заходя в помещение первым, и, не разуваясь, тут же падает на пол.

— Хэй, подвинься, – конечно же, сразу реагирует Бэк, следующий за парнем, и пинает его куда-то в бок. — Чего разлёгся?

Но Чанёль не думает ни отвечать ему, ни, тем более, двигаться с места, а потому все оставшиеся мемберы просто перешагивают через рэпера и расползаются по своим комнатам, решая, кто займёт душ первым.

— Сехун, – выкрикивает Чанёль, всё ещё не поднявшийся с пола, и ждёт ответа. Вот только младший, к его несчастью, не появляется в поле зрения. — Сееехууун, – тянет гласные Пак и неосознанно повышает голос. — Сееееееееехуууууууууун! Сехун, Сехун, Сехун, Сехун, Сехун, Сехун, Сехун, Сехун…

— Сехун, да сходи ты к нему! – выкрикивает из другой части квартиры Бэкхён, судя по всему, недовольный этими криками.

— Сееееееееехуууууууууун!

— Да что-что? – резко выходит из ванной комнаты младший и, ещё толком не одетый, протирает мокрые волосы своим полотенцем. — Я просто в душе был.

— Давай сегодня фильм посмотрим? – тут же воодушевлённо выдаёт свою идею Пак и расплывается в довольной улыбке, невольно скользя взглядом по чужому обнажённому торсу. — Надо бы мне тоже начать качать пресс, – следом задумчиво выдаёт парень, а Сехун просто закатывает глаза и решает согласиться.

— Отлично! – резко поднимается с пола Пак и скрывается в своей комнате, оставляя младшего наедине с самим собой.

Сехун тут же вздыхает.

Откровенно говоря, он не хочет ничего смотреть и предпочёл бы просто лечь спать, однако он прекрасно понимает, что этот Пак-мудак обязательно его достанет, не согласись он с его предложением. Потому что Чанёль, наверняка, считает, что таким образом он сможет отвлечь Сехуна от неприятных мыслей в голове. И, возможно, он действительно является отчасти прав.

По крайней мере, два часа спустя их сборов и выбора фильма они, наконец, поудобнее устраиваются на кровати О, вместе забираясь под его ватное одеяло, и начинают просмотр, уделяя всё внимание именно происходящему на экране лэптопа. Однако в фильме оказывается чрезмерно много экшна и драмы: героиня вынуждена расстаться со своим любимым человеком, а оттого она тут же задаётся вопросом, встретятся ли они снова; отчего в какой-то момент Сехун невольно задумывается о Лухане и задаётся точно таким же вопросом.

Увидит ли он его снова?

Он почему-то уверен, что да, они обязательно встретятся однажды. Это фатальность. Они никогда не смогут вечно прятаться друг от друга в разных концах мира – случайность, несомненно, устроит им встречу лицом к лицу. Это будет в Сеуле или в Пекине – где-нибудь в большом городе. Лухань выйдет из какого-то помещения, а Сехун будет стоять напротив двери. Он без особой внимательности поднимет свою голову, и, тут, китаец обязательно притянет к себе его взгляд. Всё окажется внезапно: младший замрёт, старший замрёт, а далее последует небольшой момент нерешимости. Они не поймут, что делать в этой ситуации: поцеловать, пожать руку или обнять друг друга. Поэтому, в итоге, они всего лишь улыбнутся, опуская свою голову или пряча глаза за несколько длинной чёлкой. Они уже будут старше. Наверное, лишь немного. Но Лухань обязательно уверит младшего, что он вовсе не изменился. А Сехун – его, что у него всё та же милая детская мина. Они будут только одни, точнее, без чужого присутствия: стаф Луханя останется в гримёрной, а сехуновский – где-то за поворотом. Поэтому Лухань поинтересуется у младшего, как его дела, а тот ответит, что всё хорошо. И никто не станет напоминать о времени, когда между ними царили тепло и нескончаемая страсть. Однако каждый незаметно намекнёт, что всё ещё помнит об этом, – они улыбнутся вновь. Искренней улыбкой, ведь они всё-таки хорошо знают друг друга. И от этого образуется странное ощущение где-то в груди, но не дискомфорт. Скорее, волнение. Поэтому Сехун тут же спросит у Ханя, как поживает и он – что у него нового, а он расскажет ему, что сейчас у него есть любимый человек и, возможно, скоро они устроят свадьбу. Сехун удивится. Из него, к сожалению, окажется плохой актёр, но он всё же постарается и поздравит старшего, пожелав ему счастья. А Лухань в знак благодарности его пригласит – младший прекрасно знает его характер. Он знает, что тот тут же быстро постарается сменить тему, за что Сехун его, конечно же, отблагодарит через какой-то жест или, возможно, взгляд. Поэтому Лухань задаст ещё какой-нибудь вопрос – поинтересуется деятельностью в группе. И О не станет вдаваться в подробности. Он просто бросит взгляд на часы, а Хань, конечно же, поймёт этот знак – он спросит, спешит ли младший. И Сехун соврёт, что да, с пустым взглядом. Поэтому старший нерешительно обнимет его и уткнётся носом в шею, вдыхая уже забытый запах сехуновской кожи. Это окажется пределом – резким прыжком в прошлое через общие воспоминания. Грудь что-то сдавит, а в горле застрянет комок, отчего Хань резко отстранится и несколько тоскливо улыбнётся, издавая неуверенно «пока?». Сехун кивнёт головой и опустит свой взгляд. На какое-то время снова возникнет чувство неловкости и нерешительность. Но в этот раз младший возмёт инициативу на себя: он повернётся, махнув Луханю рукой, и пойдёт вперёд – в противоположную от старшего сторону. А после – через несколько шагов – кореец резко обернётся, увидит чужой взгляд и…       
 
Сехун невольно отрубается на середине фильма.

- - -
Его будит звонок чужого телефона: он неохотно раскрывает свои глаза и тут же жмурится от обилия солнечного света в помещении – привыкнуть к этому, к сожалению, у него получается не сразу. Однако, через какое-то время всё же окончательно разлепляя свои глаза, Сехун скользит внимательным взглядом по помещению и в тот же момент осознаёт, что находится он далеко не в своей комнате, а… в больничной палате?

Делая тут же глубокий вдох, а после и протяжный выдох, парень пытается понять, как вообще мог оказаться в подобной ситуации. Вот только, к несчастью, он совершенно ничего не может вспомнить – ни события вчерашнего дня, ни те, что оказались причиной его прибывания в больнице. Однако кое-что он всё же вспоминает сразу – как только его взгляд сопкрикасается с «объектом», со спиной одного очень близкого ему человека.

— Хён..? – неуверенно спрашивает несколько хриплым голосом Сехун и тем самым заставляет старшего развернуться к нему и отвлечься от собеседника по телефону.

— О, ты проснулся, – кратко улыбается ему Хань и убирает мобильный телефон в карман, обещая перезвонить человеку с другого конца чуть позднее. — Я позову врача…

Но, не успевает китаец даже развернуться, как Сехун резко дёргается с места и пытается обхватить чужую руку за запястье. К несчастью, всё же с провалом.

— Не уходи, – переходит на тихий шёпот младший и не смеет поднять своего взгляда, опасаясь, лишь моргнув, не увидеть больше Луханя.     

— Хорошо, – всё же соглашается после неловкого молчания светловолосый парень и подходит ближе к корейцу, накрывая его ладонь своею и тихо – практически бесшумно – вздыхая. — Наверное, тебе стоит лечь обратно.

Но Сехун не ложится. Он переводит взгляд сначала на их ладони, после на луханевское лицо и абсолютно ничего, в итоге, не понимает.

Что же произошло на самом деле? Где все остальные: мемберы, менеджер и его родители? Как вообще Лухань оказался вместе с ним? Он… ведь, больше не уйдёт?

Сехун, к сожалению, ничего из этого не знает, так как возможных ответов в его голове оказывается чрезмерно много, и ни один из них не может являться правдивым – Лухань не мог находиться здесь.

Не мог, но всё же был. Совсем рядом. С несколько виноватым взглядом и с тёплыми руками, греющими его ладонь и, возможно, даже сердце. А потому, наверное, впервые за эти пару месяцев Сехун, наконец, чувствует себя «в своей тарелке» – без тоски и гнетущего чувства пустоты за рёбрами. Так, как и было это всегда в присутствии Луханя.

— Я… скучаю, – шёпот снова вырывается из сехуновских уст, и на этот раз, к несчастью, совершенно невольно и с неким отчаянием.

В этот момент младший отнюдь не понимает, что сказанное им – словно удар поддых. Не только для Ханя, но и для него самого – дышать, к сожалению, становится гораздо труднее.

Поэтому парень больше не может и не хочет с ужасом наблюдать за тем, как люди исчезают из его жизни, гадая в ту же секунду, кто окажется следующим. Потому что уже далеко не является важным, что у каждого человека по сути есть право уйти, когда ему хочется – сегодня, завтра или через бесконечную вечность. Сехун не может это позволить – он не хочет снова чувствовать то, как тоска втыкает в него свои ножи.

— Сехун…

— Нет, не надо, – перебивает тут же он и сползает с постели, босыми ногами аккуратно ступая на пол. — Ничего не говори.

Потому что он боится что-либо слышать от страшего. Он боится, что всё это – какой-то безумный сон, очередной плод его фантазии. Ведь Лухань, находящийся с ним так близко, теперь уже в его чёртовых объятиях… Нет, это просто не могло являться правдой.

Не могло, но, опять же, всё же было.

— Ты сейчас меня задушишь, – практически невнятно мямлит шёпотом Хань и тихо смеётся. Прямо, как раньше. Прямо, как в те дни, когда им было так хорошо вдвоём.

— Извини, – с некой неловкостью отстраняется Сехун и, в конце концов, позволяет себе слегка приподнять уголок своих губ.

Лухань настоящий.

Он пользуется всё тем же одеколоном, тем же шампунем и тем же гелем для душа – китаец пахнет точно так же, как и всегда: несколько сладко и, в то же время, обязательно якобы по-мужски.

Сехун его любит. Но он ни разу не смел признаться в этом старшему.

— Лу, – вроде бы, в конце концов, решается на этот не самый лёгкий шаг темноволосый парень, однако практически сразу оказывается вынужден отстраниться – в палату внезапно входит незнакомый мужчина, судя по всему, его лечащий врач, и широко улыбается.

— О, я вижу у нас улучшения! – чужой довольный тон, к сожалению, совершенно не располагает к себе, а, напротив, лишь бесит и раздражает. Хотя, возможно, дело оказывается лишь в том, что тот выбрал совершенно неудачный момент для появления.

— Да. Он очнулся где-то пять минут назад, – подтверждает тут же Лухань и приглаживает ладонями смятую из-за кое-кого – он бы обязательно ткнул в бок этого недоноска, чуть не раскрывшего их не самые похвальные отношения, пальцем – ткань своей кофты.

— Отлично! Тогда давай мы тебя осмотрим, сынок, – берёт на себя инициативу мужчина и окончательно разрывает между Сехуном и Ханем их близость, прося поситителя подождать снаружи.

И Лухань, конечно же, не смеет спорить: он берёт свою сумку, закидывает её на плечо и напоследок кратко улыбается младшему, губами безмолвно проговаривая «я тоже».

Тоже скучает? Или тоже любит его? Тоже тоскует? Или тоже хочет, чтобы всё у них было, как раньше?

К сожалению, Сехун не знает правильного ответа.

Около две минуты он делает то, о чём его просит врач, и всё это время он не может отвести свой взгляд от закрытой двери.

Он снова, чёрт возьми, боится, а после всё же позволяет себе подумать, что Лухань не мог уйти от него так просто. Точно не мог. По крайней мере, именно в этом ещё пол минуты пытается убедить себя Сехун, но, в конце концов, он всё равно срывается.

Он просит прощения у мужчины и буквально сразу выбегает из палаты, оглядываясь вокруг.

Луханя нет. Нет вообще никого. Но на последнее О даже и не обращает внимание. Он только слышит резкий звон из глуби коридора и тут же разворачивает голову в нужном направлении.

Хань входит в лифт.

Сехун же срывается с места.

Он думает, что не успеет до закрытия металлических дверей, но всё же не смеет сдаваться. Почему-то в этот момент ему кажется, словно он борется. С самим собой, с Лухаем и за него. И, в итоге, он, несомненно, побеждает.

В самый последний момент, будто на последних минутах какой-то сопливой дорамы, Сехун всё же успевает протиснуть свою ладонь меж дверей и тем самым – на деле благодаря установленным в них датчикам – заставить раскрыться их и впустить его внутрь к Луханю. Поэтому, когда они всё же открываются и парень собирается войти, он отчего-то смотрит, есть ли в кабине пол – он не хочет больше, как говорил это Пак немного ранее, падать, разбивать свои колени и испытывать какую-либо боль.

— Я же сказал, – делая свой тон несколько грубее и оказываясь уже внутри, Сехун вжимает Ханя в твёрдую поверхность холодной металлической стены и выдыхает ему в самые губы: — Не уходи.

И Лухань не уходит – младший не оставляет ему пути к отступлению. Поэтому, в итоге, он обнимает его за шею, скидывая свою сумку на пол, и практически сразу впивается в чужие губы – жадно и словно изголодавшись по сехуновской ласке.

О, несомненно, отвечает. Он засасывает его губы одну за другой, цепляется за них зубами и в какой-то момент вовсе оттягивает нижнюю, пытаясь в тот же момент свободной рукой, не обнимающей старшего за талию, нажать на «стоп». Однако выходит оное у него не сразу, поэтому, утягивая за собой и Лу, Сехун всё же жмёт на эту несчастную кнопку и в этот раз забирается обеими ладонями под ханевскую кофту.

Парень протяжно выдыхает и вжимает в себя живот, уже собственными ладонями блуждая по сехуновской спине и периодически пытаясь ухватиться за ткань его больничной пижамы. Однако когда чужие несколько влажные губы внезапно касаются его ключицы и обхватывают её, кончиком языка ведя по тёплой коже, Лухань осознает, что теряет своё самообладание – он издаёт тихий стон и прикрывает свои глаза, всё же сжимая чужую ткань где-то на уровне лопаток.

— Мы пожалеем об этом, – всё ещё пытаясь остановить действия младшего, судя по всему, наплевавшего абсолютно на всё в этот момент, Хань пытается оттолкнуть от себя Сехуна, уложив свои ладони на его грудь. Вот только младший опережает его и затыкает новым поцелуем.

В этот момент он опускает свои ладони вдоль луханевской талии и бёдер и останавливается на его заднице, тут же сжимая упругие и чуть напряжённые ягодицы пальцами.

Лухань в который раз тяжело выдыхает и кусает младшего за нижнюю челюсть где-то у её «уголка», а после он обхватывает мочку сехуновского уха и засасывает её, кончиком языка немного проскальзывая внутрь его кольца-серёжки.

Сехун, в то же время, цепляется за край чужих джинс и ловко разбирается с пуговицей и молнией. Он резко опускает грубую ткань ниже луханевских бёдер, целует его куда-то размашисто в висок или в волосы и обхватывает чужой член у основания сквозь тонкую ткань трусов.

Лухань тихо выстанывает его имя и на какое-то мгновение напрягается, выгибая свою спину.

Сехун массирует его плоть и получает удовольствие от того, как у старшего практически сразу сбивается дыхание и как тот не находит себе места, лишь сжимая почти что отчаянно чужие плечи пальцами и утыкаясь губами в линию его нижней челюсти. Ему это нравится настолько, что в какой-то момент он грубо оттягивает резинку трусов и проскальзывает ладонью уже под их ткань: он проводит большим пальцем по головке чужого члена, а после по-новой обхватывает плоть у её основания и начинает ритмичные, быстрые движения «туда-сюда».

Лухань стонет чуть громче, но всё ещё недостаточно. Поэтому, не убирая своей руки, Сехун разворачивает старшего к себе спиной, и, лишь набирая свой темп, резко толкается в его задницу собственным возбуждением в паху.

— С… С-сехун…

- - -
— Сехун! – голос Луханя внезапно сменяется чанёлевским басом, и парень резко раскрывает свои глаза.

— А… что? Что такое? – скорее, на автомате отзывается Сехун и пытается понять, что в этот момент происходит.

— Я тебя уже пять минут пытаюсь разбудить, ты, наглая кирпичная рожа!

Чанёль тут же отбирает у него одеяло и голосисто ржёт, наблюдая за тем, как младший меняется в лице и, кажется, наконец, отходит ото сна.

— Через полтора часа у нас фотосессия для обложки журнала «ELLE». Пошевеливайся, соня. Итак вчера весь фильм проспал… – почти что обиженно бурчит последнее Пак уже себе под нос и покидает чужую комнату, не особо обращая внимания на растерянное лицо младшего.

Сехун не верит в происходящее. Всё это действительно оказалось просто чертовски сладким сном. А оттого ему тут же хочется завыть от разочарования. Но он этого, конечно же, не делает.

Он просто садится на край постели, упирается локтями в свои колени, а лбом – в тёплые и несколько влажные ладони и тяжело выдыхает.

Сехун не понимает, почему люди, которые уходят от него, не могут уйти насовсем.